4041.
oper55
(04.10.2005 11:44)
0
Вот что надо посмотреть, это круче 9-й роты
НЕ ПЛАКАТЬ на новом спектакле Николая Губенко невозможно. Есть какие-то "верные" приемы, к которым прибегать можно лишь в крайнем случае. Реальная - невыдуманная - трагедия, конечно, из числа таких, полузапретных на театре, где почти всегда ценнее казалось заставить обливаться слезами над вымыслом. Но сам принцип, по которому построен "Афган", не позволяет Губенко-постановщику сделать шаг в сторону от документально заверенных слов. И что-то досочинять и добавлять "от себя". Драматургия спектакля (ее авторы - Жанна Болотова и сам Николай Губенко) по-военному проста: письма погибших в Афганистане, воспоминания близких, документальная проза, стихи. Стихи афганской кампании и стихи поэтов Великой Отечественной. Последние вызывают не случайное воспоминание о другом спектакле Таганки - о "Павших и живых", который весь строился как поэтический монтаж по стихам погибших поэтов. (Воспоминание это как будто специально вызывается из нашей памяти нынешним посвящением на программке: "Советским солдатам и офицерам, рядовым и генералам, павшим и живым...") И там, и здесь "от себя" - только последовательность сменяющих друг друга стихов и историй, или - воспользуемся словом, уже упомянутым выше, - монтаж (для Губенко, который прославился не только как актер, но и как кинорежиссер, это понятие - из профессионального словаря).
Представить, что кто-то сможет спокойно слушать письма погибших в Афганистане, их истории, - как-то не получается. Когда посередине спектакля из темного зала поднялась женщина и стала не подниматься к выходу, а, наоборот, спускаться вниз, чтобы, на секунду дотронувшись до края сцены (и вмиг разрушив всю "иллюзию" и "четвертую стену", которая - какая-никакая! - но и на Таганке всегда была), сказать актеру "спасибо", поскольку он читал письмо ее погибшего сына, - нет, увольте, тут уж никакая выдержка не поможет и дрогнет самое каменное сердце.
Приуроченный к десятилетию вывода советских войск из Афганистана спектакль Николая Губенко звучит, да, видно, и задумывался как запоздалый реквием.
И поэтому начинается все с "нестроевого", "мирного" стихотворения Давида Самойлова, которое читает - то ли в записи, то ли за сценой в микрофон - сам Губенко (тут снова вспоминается, что больше нигде не умеют так читать стихи, как на Таганке, и раздел театра не помешал, слава Богу, сохранить и передавать дальше лучшие традиции этой сцены: молодые, которые играют солдат, в силе переживания, в пронзительности, искренности - самых необходимых здесь актерских качествах - не уступают таганским "старикам" - Зинаиде Славиной и Михаилу Лебедеву). "Я зарастаю памятью, как лесом зарастает пустошь..." - одно из по-настоящему великих стихов Самойлова. "... Но в памяти такая скрыта мощь, что возвращает образы и множит... Шумит, не умолкая Память-дождь, и Память-снег летит и пасть не может..."
Не считая этих стихов, в спектакле Николая Губенко нет масштабных метафор и широких обобщений, и, несмотря на длинный перечень спонсоров, среди которых и Союз ветеранов боевых действий органов внутренних дел и внутренних войск Московского региона, - нет в нем специального рассказа о подвиге солдат внутренних войск. Просто письма и просто стихи. Солдатская правда. Как собирались, как уезжали... Слушая, вдруг вспоминаешь, как и сам, хотя дело было уже в 86-м году, собирался написать прошение, чтобы направили меня в Афганистан. Так нас воспитывали. Я и пионером был активным, и комсомольцем. И потому, казалось, надо было идти служить в Афганистан, а не оставаться на Украине, где в солдатах нуждались только местные самогонщицы. Солдат не знает и, наверное, не должен знать, кому нужна и так ли уж осмысленна его война. Солдат не ведает, что творит... Блаженны солдаты...
В спектакле ничего подобного не говорят. Слов таких нет. И, конечно, в спектакле не рассказывается история тех, кто хотел, собирался, да не доехал, - и без того слишком много историй. В спектакль отобрали четыре. Четыре судьбы - двух солдат, медсестры и одного офицера-подполковника. Но мысль - о солдатской святости - проходит через спектакль и, если можно так сказать, побеждает трагедию.
Между историями - песни. И фотографии - на большом экране. Лица, лица... "Вспомним всех поименно..." Всех - невозможно, да театр и не ставил такой цели. Но говорит, конечно, обо всех. И о ветеранах органов внутренних дел, и о десантниках, и о врачах и медсестрах... "Друг мой, брат мой далекий,/ Как мне забыться сном?/ Мне без тебя одиноко,/ Как одному под огнем" (Александр Твардовский). Здесь, на стыке воспоминаний и писем, а главное - песен Афганской войны и стихов и песен Великой Отечественной, "затаилось", пожалуй, главное противоречие спектакля - всей его композиции. Слишком заметным становится "несовпадение", разнобой естественного, ненатужного, по большей части лирического пафоса военных тех стихов и песен, и надсада, самовзвинченная природа поэтического "сопровождения" афганского "перелома". Они (и я, как уже было сказано выше) хотели быть похожими на тех героев, на тех, в кого играли в детстве, о ком рассказывали им увешанные орденами и медалями деды... А вышла другая "игра".
Спектакль Николая Губенко - и об этом. И слезы, которым невозможно сопротивляться, - об этом тоже.
|